Если бы не ахметвалиевские «всадники» начала 2000-х годов, то, кажется, мало кто сегодня вспомнит, что начинал Расих именно с них. «Всадники» 1990-х — с едва намеченными силуэтами, растворяющимися, как миражи, в сложнейших модуляциях фона, где белый цвет стал определяющим, формирующим тональную сложность будущей живописи художника, — воспринимались своеобразными реминисценциями изысканно-утончённой персидской миниатюры.
Но, вобрав в себя многоликий, контрастный образ Востока — его нежность и воинственность, лукавство и cентиментальность, целомудренность и пламенную страсть, — «ахметвалиевские „всадники», — по верному определению известного уфимского культуролога Александра Гарбуза, — это не только предки, но и сами художники, ощущающие себя завоевателями новых культурных территорий. Одновременно это он и она — те двое, обобщённо-пластический образ которых явлен в одноимённой работе Р. Ахметвалиева.
«Всадники» Расиха — источник другой, главной его темы, покорившей несколько лет назад и Европу. Это тема женщины в её многообразных и великих ипостасях: женщина-Муза, жена, мать, сестра. Но если «всадники» Расиха имели отчётливо восточный колорит и характер, то его «женщины» — образы, скорее, европеизированные: и в смысле апелляций к лирическим героиням русской классической живописи, и в смысле «реставрации» духовной сущности человека Ренессанса.
Его тюркские «всадники» в какой-то степени были ориентированы на Запад — на героев средневековых рыцарских турниров. И, кажется, что именно оттуда, из Средневековья, абсолютизировавшего образ Дамы сердца и подвиг рыцаря во славу её чести, тянется ниточка к трогательным и незащищённым ахметвалиевским «женщинам». Параллельно «женской» теме в творчестве Расиха всегда развивалась ещё одна тема, не менее важная для него, — «Художник и Муза», где художник и есть тот завоеватель культурных территорий, а муза — его верный вдохновитель.
