Дело Мастера боится

Экранизацию «Мастера и Маргариты» от Юрия Кары кинотеатры дожидались 17 лет, и всё это время пресса винила в задержках то нечистую силу, то жадность концессионеров. На экраны фильм в итоге выйдет, как и роман времен первого издания, в укороченной версии. Только роман тогда сократили не столь радикально, а Кара – это совсем не Булгаков.

Первым был великий Вайда: Иешуа распинали где-то под Франкфуртом, телефон-автомат делился с Иудой тридцатью сребрениками, и ни тебе Патриарших прудов, ни черных котов с грибами на вилке. Вторым – югослав Петрович: кот в его фильме был, был и мастер с фамилией Максудов, но всю ершалаимскую часть вымарали в пользу довольно кислой истории про диссидентов. Третьим – поляк Войтышко: режиссер очень старался, но всё, что не имело отношения к Иудее, отдавало конфетками, бараночками, клятыми москалями и копеечным бюджетом, от которого особенно пострадал всё тот же Бегемот.

Параллельно к материалу примеривались соотечественники (Таланкин, Климов, Полока, Данелия, Рязанов, Тарковский, Быков, Наумов с Аловым), только вместо фильмов публика получала рассказы сопричастных. Мол, пытаться – многие пытались. Но ломалось оборудование. Рвалась в клочья пленка. Заболевали актеры. Елена Сергеевна Булгакова являлась в вещих снах. Наконец, на площадке вылетали пробки – мессир не любит электрического света. Когда же и почти готовый фильм Кары бессрочно лег на полку, о «проклятии Булгакова» и «вмешательстве нечистой силы» заговорили как о доказанном факте. Эзотерики не унялись даже после выхода телесериала Бортко, нашелся железный аргумент: деньги-то на фильм дал Гусинский – и где теперь тот Гусинский?

Имеется, впрочем, версия, что Булгаков, троица с Большой Садовой и Иешуа с Пилатом Гусинского не трогали, а чертовщина тут вовсе ни при чем. Просто есть такое слово – пиар. Есть народная вера в барабашек и «высшую волю» (а применительно к культовой книге она весьма душу греет). Есть, в конце концов, понимание мэтров, что связываться с культовыми книгами (про которые всякий знает, «как надо правильно») себе дороже. Всем не угодишь, да еще кот этот... Как его ни переноси с бумаги на пленку, а всё одно – безвкусица выходит.

Почему отговорок не искал Кара, споро взявшийся за дело, почему не подумал, что есть в мире вещи «не по зубам», видно по предыдущим его работам («Ворам в законе», например): способность этого режиссера к саморефлексии минимальна. Но в итоге фильм по роману, который, как предупреждал Воланд, «еще принесет вам сюрпризы», действительно преподнес сюрприз, и не только своим семнадцатилетним опозданием. Характеристика, брошенная некоторыми актерами после закрытого показа еще лет десять назад, гласила: «на экран невозможно смотреть». А оказалось, вполне возможно. Фильм как фильм, и исчерпывающе характеризуется через четыре «не»: не скучно, не стыдно, не плохо, не шедевр.

Как протекал конфликт между продюсерами с одной стороны, режиссером с другой и наследниками авторских прав с третьей, уже неинтересно. Принципиально лишь то, как решили проблему с монтажом – официальной первопричиной задержки: на DVD выпустят полную версию с хронометражем в три с половиной часа, кинотеатрам достанется урезанная до часу пятидесяти, от которой не в восторге режиссер и в ужасе актеры.

Об урезанной версии, стало быть, и пойдет речь

Резал могель по живому. Первая половина романа представлена обильно, вторую – усилием воли втиснули в полчаса. То ли потому, что начало читатель-зритель помнит лучше, чем конец (и ему принципиально важно, что пили именно абрикосовую), то ли потому, что сперва не поднималась рука, а потом уж пришлось кромсать пленку без разбора, не пожалев и культовую сцену с примусом. Зато теперь понятно, чем недовольны актеры. Александр Филиппенко рассказывал, что играл своего Коровьева в жанре трагифарса. Мы же имеем чистый, незамутненный фарс, весь трагизм остался в монтажной.

Филиппенко, впрочем, еще повезло. Роли Анастасии Вертинской (Маргарита) и Виктора Ракова (Мастер) придется охарактеризовать если и не понятием «эпизод», то через понятие «в фильме также снимались»: по времени своего присутствия на экране они конкурируют даже не с Иваном Бездомным, а с Никанором Ивановичем Босым.

Претензия булгаковедов, что столь явным пренебрежением к главным героям совершено преступление против «духа романа», отметается с легкостью: у создателей свое видение, имеют право. Однако столь неуемный монтаж показывает еще и пренебрежение к законам кинематографа. Если зритель «поздоровался» с персонажем, он должен с ним, так или иначе, «попрощаться», а в «МиМ» почти все линии обрываются внезапно и уходят в никуда, за исключением линий Маргариты, Мастера, Воланда, иерушалимских страстотерпцев и – опять же – Никанора Ивановича Босого (Куравлев), по которому понятно – сгноят в НКВД. Никто не навестит Бездомного в больнице. Никто не помилует Варенуху. Нет вестей из Ялты. Сгинул финдиректор Римский. Непонятны судьбы «свиты», буквально испарившейся после бала. Разве что Фриде всё-таки перестанут подавать платок, а могли бы и на неё плюнуть – не велика птица.

То есть, если представить на минуту, что фильм будет смотреть кто-то, кто не знаком с первоисточником, его сюжет оставит в недоумении. Внезапно в кадре появляется некая женщина, которая любит некоего мастера (верить придется на слово; история из главы «Явление героя» уместилась в несколько секунд). Ей зачем-то вручают крем, и она куда-то летит. Потом убили какого-то барона. Убив, споро свернули всю пьянку. Сбивчивым голосом тамады, опаздывающего на поезд, дорассказали историю. И бросили героев посреди пустыни – полюбоваться на Николая Бурляева в белом венчике из роз.

В общем, все умерли. Точнее, ушли в небытие. Иди в бытие, но в вечный покой. Куда-то точно ушли

Другое дело, что сколь бы не комкали сюжет и сколь бы не спешили отмучиться, фильм вытягивает неубиваемый чит: булгаковский текст в исполнении прекрасных актеров. Вроде и шутки все наизусть помнишь, и понимаешь, чем дело кончится, да только где надо – смешно и по контексту – интересно. Конечно, восприятие булгаковского романа строго индивидуально, образы героев у каждого нарисовались свои – не сотрешь, но и профессионализм, например, покойного Михаила Ульянова вряд ли кто оспорит: во-первых, сила авторитета давит, во-вторых, его Пилат действительно бесподобен.

Не многим хуже и Воланд Валентина Гафта, а в ехидной фразе «неужели среди москвичей есть мошенники» так и просто восхитителен (несмотря на явный перебор с дьявольским смехом). Бурляевский Иешуа Га-Ноцри обволакивает и даже пугает: играя «сладенького Исусика» (прямо по Толстому), в ряде кадров он не отличим от знакомого лика с распятий. Потерявший трагическую часть роли Филиппенко компенсационно уморителен в комической, где уже и не поймешь – это актер переигрывает или всё-таки персонаж. Театралы Виктор Павлов (Бегемот) и Владимир Стеклов (Азазелло), ввиду своего гомеопатического присутствия на экране, практически не запоминаются (не шалят, никого не трогают, не починяют примус), зато запоминается крошечная роль Александры Захаровой – с выбором Геллы Кара не ошибся, как и с выбором Михаила Данилова на роль Берлиоза.

Больше всего споров (прямо скажем – негативных откликов) явно вызовет работа Вертинской. Просто потому, что созданный ею образ Маргариты прямо противоречит представлениям большинства: вместо роскошной и умной суперженщины, пожертвовавшей собой ради любви, зрителю предложена интеллигентская дура во грехе, что потешно затаптывает горящую рукопись каблуками, роняет слезы из-под огромных очков и скорее по глупости, чем от безысходности лезет к волку в пасть. Есть, однако, мнение, что такая Маргарита даже ближе к истине – как раз подобного склада дамочки и не могут отделить любовь к человеку от любви к его творчеству, Булгаков же пристрастен – героиню он все-таки писал с обожаемой супруги.

Как бы там ни было, теперь у всех есть возможность выбрать свою «алмазную донну» между Маргаритой Вертинской и Маргаритой Ковальчук (как и между вальяжным Воландом Гафта и монументальным Воландом Басилашвили), а предсказуемое пожелание о том, что лучше бы образу В. остаться в 90-х, не стоит считать приговором конкретной актрисе. Положа руку на сердце, это приговор всему фильму вообще. Второй свежести не бывает, нам рассказывали, но это именно она.

Не устаревают только шедевры, а фильм Кары, повторимся, весьма неплох, но не шедевр, и по части киноязыка устарел безнадежно. Не в том, конечно, дело, что устоявшийся в ролях пятидесятилетних Сергей Гармаш орет в камеру – «мне двадцать три года». И не в алтынных «спецэффектах», кои заставляют вспомнить версию злых языков, будто фильм снимали сугубо для отмыва денег (бюджета в умопомрачительные для того времени 15 млн долларов в картине действительно не чувствуется, как её ни верти). А в том, что своим стилем, своей мыслью, своей невзыскательностью по части вкуса экранизация «Мастера и Маргариты» от Кары осталась в начале девяностых – на разломе эпох, из которого питалась.

Тогда еще не считалось пошлостью летать на метле под «Валькирий» Вагнера и подкреплять фразу «вы повстречались с Сатаной» раскатом грома. Тогда еще загородный бал с салютом и фейерверками выглядел чем-то богатым и нездешним, а не как сейчас – свадьбой средних менеджеров. Даже и сильфиды с гроздью сисек, без которых тут вроде бы никуда, кажутся отголоском девяностых, когда сиськи вдруг разрешили и сисек стало бессмысленно много.

Еще хуже то, что фильм, снятый по роману сороковых, засел в девяностых идеологически

По той школе он мордоризирует СССР, пытается вещать про Россию одновременно и «распятую», и «предавшую Христа», и злыми дядьками умученную. Так, Бездомный подбегает к Кремлю с криком «здесь засела нечистая сила», и даже оказывается прав: на балу у Сатаны к ручке хозяйки припадут не только Мазепа, Петр I и пародийно картавящий Ленин, но еще и Сталин. «Этот же вроде жив», – удивится Маргарита. «Этот специально приглашенный», – пояснит Коровьев.

Коба был жупелом Кары еще со времен «Пиров Валтасара», здесь же он богато иллюстрирует тогдашнюю, «перестроечную» кашу в головах: всенародный упырь Джугашвили вроде как и гостит у Воланда, и в то же время гоняется за Воландом посредством НКВД, а сам Воланд карает грешников помельче, плоть от плоти Совка – лиходеевых и варенух. Причем карать начинает строго после того, как пролетарский поэт Бездомный растопчет лик Спасителя, нарисованный на песке тростью с черным набалдашником в виде головы пуделя (эта сцена содержалась в ранней редакции романа; Булгаков отправил её в мусорную корзину, Кара достал обратно).

Есть своя специфика и у ершалаимских сцен. Пару раз мелькнет к кадре титло с надписью INRI, что как бы намекает: никакой это не талмудический Га-Ноцри – герой «Евангелия от Воланда», а Сам Он и Есть – назарянин, царь иудейский, и недаром Бурляев так похож на икону. Наконец, собравшиеся у дворца Ирода евреи как-то уж слишком весело отпляшут при известии о казни Иешуа, а Низа слишком уж отчетливо бросит лощеному Иуде (Верник) – «У вас, у иудеев, праздник». Тоже ведь излюбленная тема 90-х. В обществе «Память» подтвердят.

Но и гаснет этот «прожектор перестройки» столь же внезапно, как и загорается: Кара умеет скатиться в капустник, когда надо, и голова Амаяка «Сяськи-масяськи» Акопяна (Жорж Бенгальский) тут служит маячком – расслабьтесь, дорогие россияне, сейчас дадим вам шоу. С «коровьевскими штуками», с Варенухой в вышиванке украинских наци, с разговором психов в лечебнице... И вдруг опять – «Антракт, негодяи!». Складывается впечатление, что режиссер работал по системе компенсации, специально чередовал крайне пафосные сцены с откровенным карнавалом, а малоудачные – поднатужившись – с удачными (к примеру, после безвкусной пляски в боа перед зеркалом от Вертинской можно было ожидать дальнейшего падения, а вышел весьма эффектный полет над Арбатом). С некоторыми мелочами, правда, не разобраться – это шутка такая, часть замысла или просто косяк: вот с головы Гафта внезапно исчезает серый берет (Сатана отбросил маскировку?), вот босые ноги Коровьева озвучили стуком каблуков (или это копыта?). «Боюсь, путаница эта будет продолжаться очень долгое время» (с)

Одно бесспорно: перед нами всё-таки не подстрочник, а полноценный, живой фильм и, в некотором смысле, фильм авторский

В отличие от хитрого Бортко, отделавшегося подробной видеоиллюстрацией к роману, наивный Кара вплел в «МиМ» собственное «видение», и теперь его версия точно найдет своего зрителя – того, с кем «видение» совпадает хотя бы частично. Те же, у кого не совпадает, дадут понять, что сами являются булгаковскими персонажами: грядут, ох, грядут сотни отзывов в стиле как Латунского с его «доколе?» и «надо бы ударить по пилатчине», так и Азазелло с его «отрежу руку!» и «убить упрямую тварь!».

Другой вопрос, что сам Кара только бы выиграл, сгинь пленка навсегда – статус «гонимого художника», у которого отняли «неизвестный шедевр», дорогого стоит. А так – и все мы теперь в курсе – ни шедевра нет, ни гонимого художника, ни нечистой силы, которая кинематографистам под ногами мешается. Одной легендой меньше.

Как минимум до выхода мультфильма Тимеркаева. Нам вновь обещан «ужас-что-такое».

«Всё это хорошо и мило, – говорил Мастер, куря и разбивая рукой дым, – и эти идолы, бог с ними, но что дальше получится, уж решительно непонятно».

Источник: Взгляд